—————— политотдел ——————

Агония мелкобуржуазной диктатуры

ОТ РЕДАКЦИИ

В 1931 году один из лидеров левой оппозиции в РКП(б), участник революционного движения с 1905 года Тимофей Сапронов написал статью, отрывки из которой ЛП представляет вашему вниманию. В материале удивительно точно предсказана судьба СССР, вскрыты глубинные противоречия советского строя, определена его историческая роль. Правда, наряду с этим автор допускает ряд явно ошибочных оценок. Тем не менее, для своего времени, "Агония мелкобуржуазной диктатуры" была огромным шагом вперед в осмыслении происходящего в СССР. Этого шага сталинская партхозноменклатура Т. Сапронову не простила. Как и многие левые оппозиционеры, он был репрессирован. Полный текст статьи редакция вышлет всем желающим.

IV. Беглый анализ нашего хозяйства с неизбежностью требует вывода, что это хозяйство с точки зрения научного социализма не может быть подведено ни под какое другое определение, как своеобразный, уродливый госкапитализм.

Официальные "экономисты" в доказательство того, что наше хозяйство якобы социалистическое, приводят факт национализации средств производства и якобы плановости хозяйства. Что представляет из себя наша плановость, мы видели выше и возвращаться к нему не будем.

В "Анти-Дюринге" Энгельс писал: "В трестах свободная конкуренция превращается в монополию, а бесплановое производство капиталистического общества капитулирует перед плановым производством грядущего социалистического общества" [Цитата взята из работы Энгельса "Развитие социализма от утопии к науке" – ред.]. В конце концов государство "оказывается вынуждено взять на себя руководство производством". Такое хозяйство и есть госкапиталистическое. При госкапитализме хотя и "вторгается" плановое хозяйство социалистического общества, но это еще не социализм.

"Но ни переход в руки акционерных обществ, ни превращение в государственную собственность не уничтожают капиталистического характера производительных сил". При госкапитализме вместо частных, крупных и мелких хозяев выступает государство как "идеальный совокупный капиталист" (Энгельс).

Если у нас нет буржуазии, у власти находится бюрократия, она же распоряжается средствами производства, а рабочий остается наемным рабом, то характер производства от этого социалистическим не делается.

Только ренегаты коммунизма могут госкапиталистическое хозяйство отождествлять с социалистическим. И это не ново. "С тех пор как Бисмарк бросился на путь огосударствления, появился особого рода фальшивый социализм, выродившийся местами в своеобразный вид добровольного лакейства, объявляющий без околичностей социалистическим всякое огосударствление, даже бисмарковское. Если государственная табачная монополия есть социализм, то Наполеон и Меттерних несомненно должны быть занесены в число основателей социализма. Когда бельгийское государство, из самых обыденных политических и финансовых соображений само взялось за постройку главных железных дорог; когда Бисмарк без малейшей экономической необходимости превратил в государственную собственность главнейшие прусские железнодорожные линии просто ради удобства приспособления и использования их в случае войны, для того, чтобы вышколить железнодорожных чиновников и сделать из них послушно вотирующее за правительство стадо, а главным образом для того, чтобы иметь новый, независимый от парламента источник дохода, – то все это ни в коем случае не было шагом к социализму, ни прямым, ни косвенным, ни сознательным, ни бессознательным" (Энгельс). Кто сомневается в том, что наша многомиллионная армия чиновников является послушным стадом в руках олигархической верхушки?

Не всякий госкапитализм Маркс и Энгельс считали прогрессивным. "Когда их [средств производства] огосударствление станет экономически неизбежным, только тогда – даже если его совершит современное государство – оно будет экономическим прогрессом". Но это еще не социализм и не четверть, и даже не сотая часть социализма, а лишь является "новым шагом по пути к тому, чтобы само общество взяло в свое владение все производительные силы". Всем известно, что огосударствление крестьянского скота в 1929-31гг. явилось гигантским шагом к … [текст неразборчив – ред.] вырезанию скота.

С точки зрения исторического развития капитализма наш госкапитализм не только не является высшей формой развития капитализма, а, скорее, его первичной формой, формой – в своеобразных условиях – первоначального капиталистического накопления; он является переходным от пролетарской революции к частному капитализму. Как в Англии (в 16-17 веках) путем "огораживания" мелкий товаропроизводитель был лишен средств производства (см. "Капитал", т. 1), так и у нас так называемая "коллективизация" отделила нашего мелкого товаропроизводителя-крестьянина от его средств производства. Хотя если в Англии "овцы поели крестьян", у нас бюрократические "колхозы" поели и овец, и крестьян.

Существующий способ производства воспитывает не коллективизм, а индивидуализм, психологию частного собственника, рвача и спекулянта. Проверить это можно даже на сливках "коммунизма", на самой бюрократии, на ее индивидуалистической, эгоистической, друг от бюрократов, которые доверяли бы друг другу.

Вся политика бюрократического режима, концентрация средств производства города и деревни в его руках и неумение его организовать производство при удушении рабочего класса с неизбежностью ведет к передаче средств производства в руки отечественной и мировой буржуазии.

VI.Госкапиталистический характер нашего производства и мелкобуржуазная паразитическая диктатура выросли из поражения Октябрьской революции, последняя была пролетарской социалистической революцией. Она "экспроприировала экспроприаторов", сломила старый государственный аппарат буржуазии, заменила его выборным и сменяемым чиновничеством из рабочих. Из угнетенного пролетариат превратился в господствующий класс, из объекта эксплуатации в субъект – в сознательного строителя нового общества. Другими словами, была не только провозглашена, но и осуществлена диктатуры пролетариата.

Отнятием средств производства у буржуазии пролетариат лишил ее экономического господства, но так как эти средства производства бездействовали – пролетариат был занят гражданской войной – то социалистическое государство, "государство вооруженных рабочих", не могло подвести под свою политическую надстройку прочную экономическую базу.

В открытой военной схватке рабочие победили буржуазию. В то же время внутри рабочего государства начали происходить процессы перерождения. Основные причины их: 1) задержка мировой революции, а затем и ряд поражений ее (в Италии в 1920 году, в Германии в 1921-23 гг., в Англии в 1926 г. и, наконец, разгром Китайской революции); 2) Значительное преобладание мелкобуржуазного крестьянского большинства в нашей стране и в империалистическом окружении [Возможно, "и империалистическое окружение" – ред.]; 3) истребление лучших кадров пролетариата в гражданской войне; 4) упадок хозяйственной жизни страны и на основе этого деклассирование пролетариата; 5) бюрократизация госаппарата и влияние на него враждебных пролетариату сил. Благодаря всему этому по окончании гражданской войны пролетариат оказался лицом к лицу с бушующим морем мелкобуржуазной стихии и, по выражению Ленина, "далеко не пролетарским государством".

Крестьянство из союзника пролетариата превратилось в его противника. Оно выступило против социалистической политики, за свободный товарооборот и подкрепило свои требования Тамбовом и Кронштадтом. Пролетариат вынужден был отступить, допустив сознательно капиталистические отношения в деревне. Бюрократия воспользовалась слабостью пролетариата и постепенно ликвидировала его завоевания. Еще в 1923 г. пролетариат почувствовал потерю своего господства и попытался его восстановить путем стачек, но был разбит.

Дискуссия 1923 года была прямым продолжением летних стачек, хотя этот факт был осознан не всей оппозицией. Соотношение сил в этой дискуссии было таково, что оппозиция имела все шансы победить. Она потерпела поражение со своей политической нерешительностью. Большинство руководителей движения не поняли глубины перерождения, не поняли того, что теперь нужно было брать власть или никогда. Непонимание момента вытекало из оторванности этих руководителей от рабочего класса.

От рабочего класса были оторваны не только идеологи мелкобуржуазной политики, а и большинство вождей оппозиции. Они варились в соку разлагающейся бюрократии и сами были подвержены этому разложению. Правильность этого предположения подтверждают последующие беспрерывные колебания верхушки оппозиции и затем дезертирство части вождей оппозиции.

В существующем беспредельном разложении и проституировании нравов отчасти повинна и верхушка оппозиции. Она часто вела свою армию в бой без руководящего направления, а то и просто бросала в бою. Брошенная армия на собраниях голосовала "пятками" (убегала). Армию оппозиции громили, а ее руководители стояли руки по швам.

Оппозиция китайской стеной отгораживалась от рабочего класса, пытаясь решить все вопросы внутрипартийным порядком. Но партия с 1923 года была уже парализована.

Рабочий класс, в свою очередь, отходил от оппозиции, сама армия оппозиции, дезорганизованная постоянными колебаниями и нерешительностью своих вождей, распадалась.

Воспользовавшись такой ситуацией, бюрократия, громя пролетарскую часть партии, повела открыто мелкобуржуазную, крестьянскую политику, ярким выражением которой были лозунги "лицом к деревне", "промышленность, не забегай вперед", "реже шаг" и т. д. Взят был курс на сбытовую и кредитную кооперацию в противовес колхозам и совхозам. Мелкобуржуазная политика потравления потребительским инстинктам крестьянства, в том числе и кулаку, снижения оптовых цен на промтовары вела к растаскиванию промышленности. Теория "врастания кулацких гнезд в социализм", лозунг "обогащайтесь" и, наконец, "строительство социализма в одной стране" были идеологическим венцом мелкобуржуазной политики.

Пять лет мелкобуржуазной утопической политики (1923-27) не могли не привести ее к кризису. Экономически он выразился в нарушении хозяйственного равновесия (диспропорции) в промышленности (рост цен, товарный голод, безработица), а социально – в росте капиталистических элементов в городе и деревне; политически – в сращивании хозяйственно-административного аппарата с кулаком и нэпманом (истории нарывов в Сочи, Смоленске, Астрахани и других городах), в стремлении кулака к власти, росте вредительства и, наконец, в ликвидации партии и профсоюзов как пролетарских организаций.

Этот кризис мог быть разрешен двумя путями: или резким поворотом на позиции пролетарской революции, или переходом на путь частно-капиталистического развития. На первый путь вступить бюрократия органически неспособна, а пролетариат уже настолько было обессилен, что сбросить ее не мог; второго пути бюрократия боялась потому, что она знала: буржуазия ее прогонит – потому бюрократия осталась верной себе и искала выхода на путях своих утопий.

На 15-м съезде под прикрытием "левых" лозунгов был совершен госпереворот против пролетариата, который экономически и организационно был подготовлен политикой 1923-27 гг. Кризис этим не только не разрешился, а вырос в прямую угрозу господству бюрократии. Рабочий класс отвернулся от нее окончательно, а "выпестованный" ею кулак начал наступать.

Перепуганная бюрократия политику лавирования между классами заменяла лавированием внутри классов, между группами. В ответ на хлебную стачку кулака бюрократия дала лозунг "бери хлеб у кулака силой", пытаясь при этом опереться на бедняка. Но к этому времени советский аппарат в деревне оказался в руках кулака, амбары оказались выметенными и у середняка, и у бедняка. В результате создался единый фронт всего крестьянства против своей же власти. Летом 1928 года новый поворот "лицом" ко всему крестьянству, в том числе и к кулаку: повышение цен на хлеб и сырье. Политика колебания вызвала широкую контрреволюционную волну в городе и деревне.

К этому времени ужасающе выросла нищета пролетариата: ухудшалось снабжение, снижалась зарплата, а армия безработных выросла свыше 3 миллионов. Весной 1928 г. покатилась волна стачек и беспорядков безработных на биржах труда. Жестокая расправа с ними была ответом бюрократии.

Животный страх бюрократии за свое господство толкнул ее на путь "индустриализации" и "коллективизации". Бюрократия, усыпляя бдительность пролетариата, вырабатывала грандиозные планы и опубликовывала головокружительные цифры, она объявляла равенство и почти коммунизм на фабриках, вводя в это время увеличение норм выработки, снижение зарплаты, ухудшение соцстрахования и кодекса законов о труде. Всякое выступление в защиту интересов рабочего класса клеймилось как шкурничество, вредительство и пр. Подвергались травле целые рабочие коллективы, а их руководители бросались в тюрьмы и ссылку.

К концу 1929 года бюрократия, объявив своим союзником бедноту и батрачество, начала сплошную "коллективизацию". Эта "коллективизация" привела к сплошному вырезанию скота и даже птицы. В начале кампании местами беднота поддерживала "коллективизацию", но когда она увидела вместо социализма разорение деревни – восстала. Волна крестьянских восстаний настолько была грозна, что бюрократия считала дни и часы своего господства. Страх перед завтрашним днем заставил ее "кровью и железом" подавить эти восстания. Но они были подавлены не только оружием, а главным образом, обманом - обещанием отменить экспроприацию мелкого собственника.

Восстания крестьян удалось подавить, но кризис не только не разрешен, а обострился. Теперь опорой власти бюрократии в деревне объявлен "колхозник" – будь он бедняк, середняк или кулак, а врагом – единоличник, хотя бы он был десять раз бедняк. Впрочем, с 1930 года кулаков определяют не по социальным признакам, а по идеологическим – поперечил "ндраву" помпадура, значит и кулак.

Вся эта политика привела мелкобуржуазную диктатуру к той агонии, которую она теперь переживает, и к неслыханному обнищанию рабочего класса и всех трудящихся масс.

Не в единстве рабочего класса и консолидации его сил ищет бюрократия спасения, а в его расколе, в натравливании друг на друга его отдельных отрядов.

В деклассировании рабочего класса, в его бесправии, в деклассировании крестьян ценою разрушения производительных сил, в преследовании бедняка и середняка паразитическая диктатура ищет спасения. Но такая политика не спасает, а лишь несколько отсрочивает гибель этой диктатуры.

Чем дольше будут такого рода отсрочки, тем катастрофичней будет ее падение.